Мы познакомились два года назад, на вечеринке у одного общего знакомого. Когда я впервые увидел её, в профиль, прислонившуюся к стене около антикварного кресла, задумчиво смотрящую в чёрное осеннее окно и отражающуюся в нём же, сильного впечатления она на меня не произвела, хотя сбоку и были сразу заметны и осанка, и стать. Однако, проходя мимо и бросив как бы случайный взгляд анфас, я буквально застыл на ходу и пару секунд простоял, повернув голову в её сторону, не соображая, что веду себя неприлично и глупо. Тактичные друзья сделали вид, что ничего не заметили. Не самые близкие знакомые переглянулись, кто-то даже зашептался. А она стояла себе спокойно и отрешённо, как и прежде, думала о чём-то своём, и по её виду было понятно, что подобные ситуации для неё ? не редкость, она к ним давно привыкла и не считает необходимым как-либо реагировать... Спустя полчаса я уже не находил себе места и сгорал от желания хотя бы просто поговорить с ней, постоять рядом, посмотреть с нею в одно и то же окно. Это было немного странно, поскольку такие приступы мне не свойственны, тем более, что даже ещё не будучи знакомым с ней, я уже слышал, что у них было что-то с тем, у кого мы познакомились в тот вечер. И всё же я выкинул совершенно нехарактерный для себя номер. Подойдя к ней на стратегически минимальное расстояние, я, забыв обо всех понятиях о такте и прочем, пристально и в упор посмотрел на неё, желая разглядеть хоть что-то, что могло бы меня остановить. Боковым зрением заметил застывшего с вилкой у рта знакомого, понял, что его мнение о чувствах к ней, и он сам, и всё остальное на свете больше не имеет значения ни для меня, ни для... неё? Медленно поднял руку, прикоснулся к изящной талии. Она не отстранилась, я не получил пощёчину, никто не проронил ни звука. Мы ушли вдвоём, никому ничего не объясняя, и по-моему даже не прикрыв за собой дверь. Уже тогда я понимал, что это - начало самого необычного и горячего в моей жизни романа, и если бы мне тогда рассказали, как у нас всё закончится, не смог бы в это поверить. С тем знакомым, что был у неё до меня, я созвонился на следующий день, попытался было что-то промямлить, но был сразу же остановлен. Он сказал, что всё понимает и не держит ни на кого зла, что в общем-то их отношения никогда не были глубокими, что он давно чувствовал, как она охладела. Создавалось впечатление, что они были вместе всю жизнь, хотя я знал, что это не так, и они знакомы максимум полгода. Не помню точно, как и зачем, но я сам почему-то заговорил с ним о каких-то... условиях, при соблюдении которых мол всё не будет выглядеть так дико, и мы вроде даже о чём-то договорились. Не помню и не хочу вспоминать, всё это совершенно не важно. Прошло около трёх месяцев фантастики и восторга, в течение которых я жил только ею, и не существовало в моей душе ничего другого, кроме желания вновь поскорее её увидеть, прикоснуться к ней, почувствовать, что она рядом, и как нам хорошо. Глядя на неё, сияющую и родную, совсем не похожую на ту далёкую и недоступную, какой она предстала в день нашего знакомства, я знал, что она разделяет мои чувства, но в глубине души недоумевал: неужели это я рядом с ней? Неужели это со мной ей так хорошо? Знакомые пожимали плечами, когда узнавали о нас. Друзья, знавшие меня давно, удивлялись ещё больше. Кто-то, спустя некоторое время, в искренних и пьяных разговорах уверял, что мы с ней не подходим друг другу, что у нас слишком разные темпераменты, что я вскоре окажусь на месте того, кто был у неё до меня, что мы не можем дать друг другу того, чего на самом деле хотим. Когда я с ней заходил к кому-нибудь в гости, сразу начинало казаться, будто все, кто находился там, разделились на завидующих мне и сочувствующих. При этом создавалось впечатление, что такое отношение с их стороны её совершенно не угнетало, и она никак не подавала виду, что чем-то обижена или расстроена. Более того, даже как-то расцветала, становилась ещё привлекательнее, и тогда сочувствующие охотно примыкали к лагерю завидующих. А сейчас меня точат сомненья, не был ли я тогда слишком сильно ослеплён собственным счастьем, чтобы заметить что-то настораживающее в её поведении, в этом бескомпромиссном отрицании пустоты? Увы, теперь я склоняюсь к мысли, что именно тогда закончилось наше безмятежное, счастливое время. Всё чаще она демонстрировала мне свой суровый нрав, а когда я осторожно и мягко, или наоборот ? импульсивно и напористо интересовался причинами её участившейся неуравновешенности, она замыкалась и ничего мне не отвечала. А я, тупой и самонадеянный, ждал, что это пройдёт. Даже теперь, по прошествии времени, я злюсь на себя за то, насколько был глуп и слеп, когда находился рядом, а она увядала на моих глазах. Но постепенно, день за днём, перемены в её внутреннем мире, да и в общем состоянии, становились всё очевиднее, и однажды я поймал себя на мысли, что уже некоторое время сознательно закрываю глаза на то, что меня давно в ней не устраивает. Стало ясно, что перед нами сложная и глубокая проблема, но время было упущено: справиться с этим мы могли только вместе, но ей это было уже не нужно. С тех пор, как случилась та жуткая катастрофа, она так и не пришла в себя до конца, как врачи не уверяли меня, что ничего непоправимого... что современные материалы... что скоро мы оба забудем это. Но я до сих пор помню, как водитель, резко затормозив, виновато и пришибленно посмотрел на меня, по-идиотски улыбнулся и развёл руками, не понимая, как такое могло произойти. Помню, как повернули головы, чтобы посмотреть в заднее стекло, он ? с недоумением, я ? с ледяным ужасом. Помню, как, еле передвигая ватные ноги, шёл к ней, неподвижно лежащей на холодном и сухом апрельском асфальте, метрах в тридцати за машиной. Все удивлялись, когда через какие-то две недели снова видели её, как будто в полном порядке, всё как обычно. Но я знал, что она уже никогда не будет такой, как раньше, и понимал всю глубину произошедших перемен. И дело было даже не в последствиях катастрофы, а в том, что она ещё раньше меня поняла: мы не созданы друг для друга, и мне нужна совсем не такая, как она. Сейчас нет сомнений, что у нас изначально не было никаких шансов, но как же было тяжело принять это тогда. Более того, я почти уверен, хотя эта мысль до сих пор и кажется мне дикой, что она сама сделала всё так, чтобы у меня не оставалось выбора, кроме как расстаться с ней. Конечно же, она знала меня достаточно хорошо, чтобы быть уверенной: только если случится что-то непоправимое, фатальное, только тогда мы расстанемся. Должно быть, подобные мысли и погубили её. И тогда ? весь этот кошмар. Трудно поверить, что это она сама. Но поверить в то, что это ? случайность, ещё труднее. Она сделала всё, что могла, для того, чтобы я пришёл к единственно возможному и страшному выводу: мы больше не можем быть вместе. Мы дали друг другу всё, что могли дать, но мне было этого мало, и она поняла это первой. Насколько же глубока была её привязанность ко мне. И до чего же хорошо нам было. Разумеется, будучи крайне тонкой и чувственной натурой, она воспринимала всё по-своему, гораздо глубже и многограннее, чем я. Но океаны невероятных ощущений были сильнее даже моей чёрствости, неверия и скудоумия, и уносили меня на своих волнах. И я благодарен судьбе за то, что в моей жизни была она, даже несмотря на то, что наше время уже прошло и никогда не вернётся. Грустно от того, что я так и не узнаю, в чём же причина таких её чувств ко мне, чем я так отличался от других настолько, что она решила сделать меня последним в жизни и самым главным своим человеком. Как я могу теперь допустить, чтобы кто-то другой был рядом с ней? Кто-то, не способный получать от неё то, что получал я, и отдавать ей всего себя, как отдавал я. Ведь, хотя тело её ещё живо и даже по-прежнему свежо и привлекательно, но душа изранена и умирает от собственного бессилия перед жестокими фактами, от осознания невозможности быть такой, какая нужна мне. Нет, я не хочу, чтобы чужой человек прикасался к ней! Я не вынесу, если буду знать, что где-то кто-то бесцеремонно и тупо пользуется ею, не получая и тысячной доли того, чем она делилась со мной. Поэтому другого выхода нет. И пусть это не вернёт нам утраченного счастья, но по крайней мере избавит от мучений разлуки. И мы навсегда останемся вместе. Я буду приходить с работы и каждый вечер снова видеть её. Потому что просто повешу её волшебное тело на стену своей угрюмой комнаты. И снова буду смотреть на неё и думать, случайно ли соскочил жгут и она сорвалась с крыши тех потрепанных ?Жигулей?, или? Не знаю, как сложится моя жизнь дальше, чего я буду ждать, а чего бояться, что любить, а что ненавидеть, может быть мне даже доведётся испытать множество ощущений совершенно иной силы, но уверен твёрдо: больше я не смогу почувствовать ничего подобного тому, что чувствовал рядом с ней, и никогда и ничто не сможет заменить мне мою родную, ранимую и трепетную? доску. Мою роковую Lamar Exile 160. По воспоминаниям о рассказе ?Ника? В. Пелевина, только не надо никаких выводов? Автор ? ?boarder_Hrenoff? Onboard.ru
